Промо
-
Пьеса для испорченного инструмента (2006 г.)
454 / 0 / 12 лет / 12 летПочти правда
Мутило… и продавленный диван
впивался зло пружиной в ягодицу…
Хотелось, братцы, даже удавиться,
но за окном вдруг затянул баян.
Он не играл, он - плакал…
Под вальсок
дворовый пес кивал хвостом
кому-то…
Был час - как будто бы промежду
суток, -
затягивай потуже поясок…
Мечтал Иваныч, сплевывая зло,
а тетка Марья,
в стареньких калошах,
свистела: день-то - чудо,
прехороший,
ишь, как с погодой нынче повезло!
Висел июль в прокуренном окне,
и было лень задернуть занавеску…
Ее задернула услужливо невестка,
сказав: «Хотите? – Возражений нет».
Мелькнула мысль: ну, старина,
пора:
конец и есть, наверное, начало!
И, оттолкнувшись молча
от причала,
я зазвучал… на кончике пера.
Диагноз
Охреневшая погода…
Запотевшее окно…
Сам себе кажусь уродом…
И вокруг… одно г….
Откровение
Бесконечность бытия
душу просто истощает…
Отпиваюсь ночью… чаем,
в чаелюбах состоя.
Размышляется впотьмах
о конце и о начале…
Запиваю мысли чаем
в недопонятых местах….
И, слетая с губ сухих,
мысли, что во мне кричали,
растворяясь в терпком чае,
превращаются в стихи…
А желудок без помех,
бытию обман прощая,
принимает вместе с чаем
и… раскаянье, и… грех…
Душа и осень
Осень, снег… и никому нет дела,
что душа, отдельная от тела,
то взлетает, то опять садится,
будто кем-то раненая птица…
С телом жить она сейчас не может:
пробежит мороз по тонкой коже -
и она от тела отлетает…
Дай ей Бог снежинкой не растаять…
***
Ах, это карельское лето –
сродни постоянной угрозе:
морозов-то, вроде, и нету,
но душу легко отморозить.
Жизнь - колесо
Нет, не хочу, не могу,
не желаю, не стану
ветру о чем-то нашептывать я
у костра…
Было бы, знаю, конечно,
немножечко странным,
если бы это признанье
случилось вчера…
Может быть, это - меня
закружили метели?
Может быть, это – в душе
проливные дожди?
Может быть, это – те листья,
что прошелестели
и улетели, оставив меня
позади?
А в облаках ослепительно
белые птицы
машут крылами беззвучно,
как в старом кино…
Жизнь – колесо… Мы с тобой –
поржавевшие спицы…
Было, все было, но очень,
уж очень давно…
Было, все было: костер
догорал на рассвете,
чмокала каша, чаек закипал
в котелке,
песнями душу в тумане
расплескивал ветер…
Было, все было –
как замок на желтом песке…
Было жарко
Было жарко…
Было жалко -
оттого, что все постыло,
оттого, что – нет, а было,
что лицо назвали рылом,
сына в садике дебилом…
Очень жарко…
Очень жалко -
оттого, что нет чего-то:
старикам – давно почета,
молодым – давно дороги…
Есть чего-то, но… не многим…
Очень жарко…
Очень жалко
оттого, что есть… свобода –
жить заведомым уродом…
Жду!
Выстрела в спину отчаянно
жду…
Ров до краев все еще не
заполнен…
Кто-то, быть может, об этом не
помнит -
к счастью, но… будет вернее –
к стыду…
Нет ни крестов, ни могил…
Впереди
есть только ночь – безнадежно
бессонна…
В ней каждый звук
возвращается стоном,
в ней – только эхо:
жди,
жди,
жди………………………..
Майнэ либэ
В небесах пространно темных:
майнэ либэ, майнэ либэ;
и в глазах немного томных:
майнэ либэ, майнэ либэ;
на песке следами в море:
майнэ либэ, майнэ либэ;
даже кошка на заборе:
майнэ либэ, майнэ либэ;
волны с берега смывают
майнэ либэ, майнэ либэ;
в звуках неизбежно тает:
майнэ либэ, майнэ либэ;
все уходит, все приходит:
майнэ либэ, майнэ либэ;
все запутано в природе:
майнэ либэ, майнэ либэ…
***
Пахнет прелым…
Вспомнил юность:
поле, сено… А сутулость
будет позже… Запоздало
я пою глухому залу…
Он, конечно же, не слышит…
слышит, если только – свыше…
А под крышей - паутина,
в паутине – я, безвинный,
вроде мухи, бьюсь устало:
жизнь была и вдруг – пропала…
Знала, стерва, что когда-то
будет все-таки расплата…
Дата, черт возьми, - пространна:
то ли – поздно, то ли – рано…
***
Плачет кто-то за окошком -
я не плачу, я – смеюсь:
мысли катятся горошком
прямо на пол… Ну и пусть…
Собирать я их не стану:
голова трещит с утра…
Как же все на свете странно:
«Соловецкая» дыра…
Сплин
Прочту письмо
без стона и без крика:
прошло сто лет,
как будто – миг один,
и только боль –
занозой и уликой –
СПЛИН…
Ты пишешь: все забыла и прощаю,
плачу за все и сдача без нужды…
Куда ж еще
прощальней и слащавей?
ТЫ…
Пусты слова,
когда нет продолженья,
и чувства раздражающе пусты…
Что за проклятье,
что за наважденье?
ТЫ…
А мне давно с тобою одиноко,
хоть миг судьбы в моей судьбе
застыл;
везде, всегда,
повсюду и… без срока…
ТЫ…
За день до смерти…
За день до смерти буду жить,
не отвлекаясь на сомненья,
и будет за окном кружить
неуловимое везенье;
и снег растает на губах,
отдав свое мгновенье влаги,
и запульсируют в стихах
на сереньком клочке бумаги
мне непонятные слова:
о смысле жизни в этом мире,
о том, что жизнь всегда права,
о том, что только Бог помирит,
о том, что смертью не помочь
и жизнь, увы, не помогает…
Уже осталась - только ночь…
А что потом - никто не знает…
Исповедь бывшего пьяницы
Я пью чаек… Жена заварит -
хлебаю в неге и в тепле…
Сегодня мы с женою в паре:
чаек и сушки на столе…
А было ж время золотое:
в пивко плеснешь
полсотки грамм…
А может, вспоминать не стоит,
жена ведь: все равно не дам…
Но было, что уж тут лукавить:
душа плясала гопака,
и было ж и кому поставить,
и заплеталась в стих строка…
Душа орала… Нынче – тихо:
сижу в пледу - учтив и мил…
Есть в душу вход. А где же выход?
Ведь был же выход, был же, был…
Хочу огня!
Костры весенние отчаянно дымят…
С огнем весной всегда – из рук вон
плохо…
А нам с тобой – тереть глаза да
охать:
ну отчего же листья вспыхнуть не
хотят?
Они хотят, но… у желанья есть
предел,
как и в стихах: как ты себя не
мучай,
когда расплавишь лед
под листьев кучей,
погаснет пламя…
Ты ж не этого хотел?
Слушай
Слушай: может быть, услышишь,
не услышишь, - не поймешь.
Кто-то, может, рядом дышит, -
ты не слышишь… Правда –
ложь…
В облаках плывет куда-то
зарифмованная боль…
Роль глухого воровата,
ты глухого не неволь:
он такой, каким когда-то
уродился. Жизнь глупа -
у него ума палата,
но душа, увы, слепа:
наугад бредет по свету
и на ощупь ищет смысл…
Смысла в смысле смысла нету,
смысл – когда в раздумьях мысль.
Просто пишется порою
не о том. Прости, - устал:
трудно быть твоим героем –
я иллюзий не питал.
Скучно…
Холодеет рот от скуки,
ноет правое плечо,
вместо слов толпятся звуки,
зазывая на крючок…
И никак не разобраться:
щупай - все равно не то…
В голом зеркале паяцем
ржет безумный конь в пальто…
Не глумись, ноздря… Осколки
захрустели под пятой…
Скучно… нет от жизни толку
в этой комнате пустой…
Зима (-36,6)
Зима… Уныло и темно…
В пространстве – замкнутом
и стылом -
как облачка колечки дыма
плывут в замерзшее окно…
Как будто вечность замерла
в столетних половицах пола…
Я к этой вечности приколот:
жизнь, как и комната, - мала…
Зима… И в липкой тишине
ворчать не прекращает теща…
С ворчаньем жить, наверно,
проще
моей простуженной стране…
И голоса едва слышны,
как на заброшенном погосте:
дожди перемывают кости…
они безропотно грешны…
Зима… Простуженный и злой,
хрипатый голос только жальче…
А в зеркале - уже не мальчик…
Увы, и тут не повезло…
И в комнате опять темно…
В пространстве – замкнутом
и стылом -
моя душа колечком дыма
плывет в замерзшее окно.
Вальс невпопад
Подметает город осень:
на траве пожухлой проседь,
в небе хмуром лета просинь
выцвела до дыр,
желтых листьев эполеты
на деревьях неодетых, -
только я и… бабье лето
путаем следы.
Все в округе поредело,
даже дворник - между делом,
да и то всегда несмело -
листьями шуршит…
Ты прости меня, прохожий,
что опять мы непохожи:
осень я свою не прожил,
нет нужды спешить.
Было все, а что-то – мимо…
Это знать невыносимо…
Но давай судьбе простим мы
осень на дворе.
Ей бы – и зимой, и летом,
и весной – кружить по свету,
чтобы с песней недопетой
в костерке гореть…
Бомж-песня
Мне, бездомному, несладко
жить на этом белом свете:
сам себе кажусь загадкой,
будто черт меня пометил.
Ветер все в лицо да в душу,
дождь за шиворот без меры,
ночью будто кто-то душит, -
видно, я уже не первый…
Мне бы чистыми руками
по щеке тебя погладить,
мне б со свежими носками
жизнь семейную наладить,
мне бы спать в своей кровати
в теплой комнате у стенки
и всегда - пускай некстати -
твои чувствовать коленки…
Мне бы многого хотелось
в этой жизни безутешной:
чтоб душе пилось и пелось -
без усилий и неспешно;
чтобы звездочка в окошко,
чтобы дети и внучата,
чтоб удачи хоть немножко
да бутылочки початой…
Я бы жил на всю катушку!
А сегодня - в жизни тесно
и в подвале нет подружки…
Вот и кончилася песня….
***
Грудная клетка до сих пор болит:
нет в ней ребра… и даже моя мама,
которая все знает, но молчит,
с утра напоминает мне… Адама…
Мальчишкам Северного Флота
В купе плацкартного вагона,
как сельди в бочке, - морячки,
и все как будто бы знакомы -
не сыновья, а все ж – сынки:
почти забытые улыбки,
почти забытые слова,
уже есть право на ошибки,
и жизнь – прекрасна и права…
Слова не выдохну пустые,
в глазах надеждой утону,
и отношения простые –
чтоб ощутить свою вину…
И волны Баренцева моря
перекрывают стук колес,
но морячок прибудет вскоре
туда, откуда черт унес…
Забуду выдох полупьяный:
там, братцы, лучше не служить, -
но буду помнить капитана,
который приказал им: жить!!!
И буду помнить страх в подлодке,
пропахшей потом всех морей…
Давай, моряк, по чарке водки
нальем: за наших матерей!
Мальчишечка, мальчишка,
не рви мне душу в клочья,
и так хватил я лишку
с тобой бессонной ночью.
Любимой
С тобой живу, не ведая печали:
придешь на помощь -
только позову…
Ты и в конце со мною,
и в начале,
поэтому я только и живу!!!
Моя Провинция
Провинциальная -
до боли - тишина:
почти зима, почти весна,
почти что лето,
почти что осень, -
все четыре есть куплета,
а песни - нет…
поди, провинция грешна…
А я живу неброско и смиренно -
провинциальный, но российский
гражданин…
Я не ломал судьбу через колено,
в пылу выскакивая из своих
штанин…
Мне так хотелось быть всегда
в порядке,
но чтоб - не выбиваясь из
последних сил…
Я был, конечно, у страны - в остатке,
но и судьбой своей ее быть
не просил…
Я сплю спокойно…
только на рассвете
уже лет десять нарушаю
свой покой,
чтоб на вопрос единственный
ответить:
вопросы-то моей провинции
на кой?
Но в тишине рассветного молчанья
вопрос всегда висит
в бездонной пустоте…
а в подсознанье - не слова, -
мычанье:
мы тоже граждане, но, кажется,
не те…
Глубинка тянет лямку на пределе,
и у нее уже давно вопросов нет:
в России все портянки пропотели,
и душно жить во лжи растоптанной
стране…
Но нам с тобой, глубинка,
нет замены…
В провинциальности
такая чистота,
что не дождешься от нее измены, -
пустые хлопоты…
не снять ее с креста…
Провинциальная -
до боли - тишина:
почти зима, почти весна,
почти что лето,
почти что осень, -
все четыре есть куплета,
а песни - нет… А песня – есть…
Она в России просто не слышна…
http://www.realmusic.ru/songs/864502/
Пишите стихи
Однажды грустил… но, увы, -
не однажды…
Хотелось чего-то зачем-то.
Бывает.
В окно билась птица…
и в комнате стыло…
Душе одиноко - никто не поможет.
И лучше бы лучше!
А в жизни – все хуже.
Откуда такая надменная данность?
Грустить – не порядок.
Но кто его знает,
а вдруг эта грусть
мне сегодня поможет
стихи написать?..
Беспардонная наглость –
сидеть и грустить, бесполезно
и тупо.
Пишите стихи, несмотря на унынье.
Все будет прекрасно!
А может, и лучше.
Пьеса для испорченного инструмента
А за окнами метель…
Мы друг друга так хотели!
Хоть и знали, что метели
замели постель….
Было стыло и темно:
холодеющие руки,
ускользающие звуки, -
и луна в окно….
Опускался потолок,
и сплетались наши тени…
Я устал просить прощенья,
ведь опять не смог…
Вороватая луна
все хи-хи-кала в окошко:
ну же, ну, еще немножко…
Плакала жена….
А за окнами метель…
Мы друг друга так хотели!
Но проклятые метели
замели постель,
но проклятые метели
замели постель…
Коллизия
Дурачок, ты, Коленька:
был и… будешь – голеньким…
Ты не понял, родненький:
лучше быть угодником,
промолчать, а тряпочку
спрятать, чтобы лапочкой
в круге быть проверенном…
Ну, а коль - не верил я,
вот, и вышел… - Коленька,
будто в бане, - голенький.
Стоп-кадр в стиле ню
Я сижу, как умный, в пончо
под ленивым солнцем южным:
думать ни о чем не нужно,
будто жизнь уже закончил….
А на солнце снова пятна,
море – серое от лени,
и в костре шипят поленья,
бормоча, увы, невнятно;
волны хлюпают устало,
облака висят уныло -
время будто бы застыло:
жизнь меня совсем достала…
А гитара - звонче, звонче:
время года не помеха,
лишь бы жить в лучах успеха,
только все же, братцы, в… пончо.
Смерть поэта
В заполярном городишке
жил поэт – Япошкин Мишка:
все кропал про снег и вьюгу,
чем-то был всегда напуган, -
жил, как все, и дул в ладошки,
чтоб согреться хоть немножко;
не японцем был, но прадед…
в Порт-Артуре был в осаде.
В октябре снежком прибило,
все – как будто как и было,
но взгрустнул чегой-то Мишка:
показалось – амба, крышка…
темнота… мутит природа…
ишь, взяла себе за моду
голосить и колобродить
по квартире… Непогоде
в Заполярье дом родимый -
нет экстримнее экстрима…
Но прошло… и понемногу
Мишка ожил, слава Богу,
глянул в зеркало: ниче,
хоть сигай через плечо.
И опять писать вдогонку
про любимую сторонку.
Вдруг, откуда ни возьмися,
тенью в дверь скользнула Крыся…
Крыся – даже с полуслова,
Мишке быть женой готова.
Только Мишка, сын Япошкин,
был похожим на морошку:
отцветет, а ягод нету…
Крыся знала все про это,
но не ведала причины
отказаться от мужчины.
Мишка зеньками позыркал -
Глядь, в листе бумаги дырка…
и, отчаявшись, в печали,
предложил присесть вначале.
Крыся завертела задом:
может, Мишенька, не надо,
может, я потом… Сама же
знала, что свое доскажет.
Мишка плюнул: день пропащий -
и глазами затаращил
в угол, где метла валялась…
Крыся все-таки осталась.
Помолчали… Печь трещала…
Где конец, а где начало -
не поймешь, а все же надо
и командовать парадом.
Мишка Крысе: «Че приперлась?
Нарываешься на твердость?
Я ж тебе всегда не радый,
хоть не делаю преграды».
Крыся глазками стрельнула:
«Миша, ветром в дом задуло…
Шла я мимо, вот те крест, -
ни домишечка окрест,
а твой домик – на краю…
Я ж семью себе кую…» -
и сказала, вроде, тихо,
чтоб не знать какого лиха…
Мишка ж выпучил глазищи:
«Ты – не Крыся, ты – Крысища…
Эка, вздумала, корова, –
за поэта все готовы…
Только есть у меня, Крыся,
Девка, Муза. Отчепися».
Крыся сладенько запела:
«Миша, есть такое дело –
дело малое, простое,
но обдумать его стоит». -
«Что за дело, балаболка?
Будет хоть немного толка?» -
«Будет, Мишенька, не злись,
там такая, Миша, жизнь!
Там тепло и море плещет,
зимние без нужды вещи,
там луна похлеще нашей,
там и ночью-то не страшно,
там вино, и джин, и виски,
тама есть кого потискать…
Но вот с этим, Миша, – строже:
нашей бабе нужно тоже
быть любимой и любить,
а не только щи варить…»
Мишка, хоть поэт, но… Крыся
поднялась в такие выси,
что поэту – все загадка.
Михаил икнул украдкой
(тут уж, братцы, не до песен)
и на гвоздь вопрос повесил:
«Что же за страна такая?
Я ведь пожил, а не знаю».
Крыся тут же – за уздечку:
«А какие там колечки!
А штаны из кожи!
Нам сгодятся тоже».
Мишка просто обалдел:
что – хотел, а что – имел!?
Что же это за напасти:
здеся - жизнь, а тама – счастье?..
Видно, жизнь выходит боком
для поэта-многострока…
Видно, он в мечтах витает,
а мечта – она простая:
женка, детки и домишко,
да худое хоть умишко,
чтобы жить да поживать,
чтобы в Турцию летать,
чтобы счастье – у порога,
чтобы - не подмышкой Бога…
Так и скурвился поэт.
И живет уж много лет
без стихов, но с Крысей в паре,
не играет на гитаре
и не верит в чудеса…
Гоп ца дрыца, гоп ца ца…
Mon ami
Заколдованное лето
в белом саване ночей -
будто строчка из куплета:
ты – ничья, и я – ничей…
Ночь запуталась в рассвете
голосами сонными,
только эхо и ответит:
mon ami…
Кареглазая соседка,
поколдуй-ка у костра:
завари чаечек крепкий,
чтобы выжить до утра…
Ночь запуталась в рассвете
голосами сонными,
только эхо и ответит:
mon ami…
Улетаю, улетаю…
Не держи меня, мой друг:
в небе облачком растаю,
замыкая ночи круг…
Ночь запуталась в рассвете
голосами сонными,
только эхо и ответит:
mon ami…
Женщинам, которые ждут
Если бы черными днями покорно
небо спускалось мне пледом
на плечи…
Если бы двор мой
неведомый дворник
мел неустанно
в простуженный вечер…
Если бы ветер все желтые листья
выдул из города осенью стылой…
Если бы слал ты
мне тысячи писем…
я бы тебе все, наверно, простила…
В унисон с Булатом
На погонах позолота
пропиталась нашим потом.
В никуда из ниоткуда…
Будь солдатом! - Значит, буду!
Я - на мушке, ты – за кружкой…
Я – в окопе, ты – с подружкой…
Я – в земле, а ты – в постели…
Мы ж не этого хотели!!!
Но…
не устану повторять я:
все солдаты в мире - братья!
Все солдаты в мире братья, -
не устану повторять я.
Рвутся жилы… Быть бы живу
моему с тобой призыву.
Кровь не капает, а льется…
Только флаг российский вьется.
И…
на погонах позолота
пропиталась нашим потом…
В никуда из ниоткуда…
Будь солдатом! - Значит, буду!
Но…
не устану повторять я:
все солдаты в мире – братья!
Все солдаты в мире братья, -
не устану повторять я…
***
На склоне лет: хочу, но страшно,
а вдруг не там и не туда?
Боюсь, но... братцы,
сносит башню...
Беда… беда… беда… беда...
***
Мне часто было жутко одиноко…
На счастье не понизилась цена…
И что-то выходило,
только боком…
Наверно,
жизнь без гадостей вредна.
Дурной знак
А на ветру не заполощется беда –
застынут наши замороченные души,
и так захочется тихонечко предать…
чтоб свои души и не слышать
и не слушать,
И землю звонкая накроет тишина -
как в предрассветье, - сон
неумолимо душит,
и не увижу я из своего окна,
что улетают мною преданные души
в бездонность черной от утраты
пустоты,
в такую даль -
не выразить словами…
И остаемся вместе только я и ты,
и – подлость,
подслащенная стихами…
Колыбельная наоборот
Переждем, и все случится…
Слышишь –
кто-то в дверь стучится?
Ночь…
Не случайный ли прохожий
ищет – не находит тоже?
Ночь…
Кто он – этот третий лишний,
что усердствует излишне?
Ночь…
Дует из окна - нет мочи,
не спасет полоска скотча.
Ночь…
Эти странные метели
в нашей на двоих постели…
Стыло. Далеко до света.
Как в ушко иглы продета
ночь…
А в зрачках твоих лучистых
будто прячется нечистый.
Ночь…
Нет ответа - почему же
в комнате такая стужа?
Ночь…
Только ждать, когда случится
или кто-то постучится
в ночь…
Эти странные метели
в нашей на двоих постели…
Постельная сцена
Лежу в постели, как в нирване,
речным весенним топляком:
расслаблен и немного странен,
с собою будто незнаком;
и в темноте с табачным дымом
вдыхаю бренность бытия…
не бренность же – проходит мимо,
и только простыни хрустят….
Стук в дверь, а я его не слышу, -
не пьян, не болен, не дурак,
но слышу чей-то голос свыше,
как будто в потолке дыра.
А мысли - к черту эти мысли,
их уже некуда девать:
в табачном дыме мысли виснут,
не опадая на кровать.
Сопит жена, не раздражая…
Рассвет в окно. Бессонна ночь.
Кого-то… что-то…. я … рожаю…
и только некому помочь.
Нет, не успел…
А мы не спали до утра…
Мотало лодку у причала,
и новый день искал начало
в золе уснувшего костра…
Плясали тени за спиной,
где только эхо, тьма и ветер…
как будто – никого на свете
за этой липкой тишиной…
Мерцали звезды в темноте,
как на компьютерном экране,
и отлетало в ночь сознанье,
не отражаясь в пустоте…
Рассвет на ниточке висел…
Меня раскачивало между
разлукой, встречей и надеждой…
Нет, не успел… Нет, не успел…
***
На лугу стоит березка –
по душе, как будто тезка,
на ветру волнуется,
знать, желанье сбудется…
Весенняя песня
с карельскими нюансами
Я почти забытый и заброшенный,
что-то слезы катят, как горошины.
А весна за окнами тягучая -
ты, весна, меня уже замучила.
И ручьи в снегах лежат замерзшие,
и от этого как будто горше мне.
И в окошке плачет солнце зябкое,
обмотавшись облаками-тряпками.
Не пугай меня ветрами стылыми,
все равно всегда друзьями были мы.
Если не помру -
наполню ветром грудь:
этот ветер стылый
выдувает грусть.
Не забыто все, не позаброшено -
раскатились по углам горошины…
Ох, устал я, братцы, да
тереть глаза…
Да и толку что
да все глядеть назад?
Я почти забытый и заброшенный,
что-то слезы катят, как горошины.
А весна за окнами тягучая -
только б ты, весна, меня не мучила…
Рыжая
(рыжая – это и женщина,
и осень, и жизнь)
Рыжая,
несомненно, рыжая…
Вижу я
рыжую вуаль,
только очень жаль,
что не долог век –
запорошит снег:
все опять не так,
за душой пятак…
Рыжая,
несомненно, рыжая…
Слышу я:
шелестят дожди,
и в трубе гудит,
будто черт в ночи
на судьбу ворчит:
все опять не так,
за душой пятак…
Рыжая,
несомненно, рыжая…
Выждала
и опять блажит…
Хочется пожить,
только – пустота
да призор креста:
все опять не так,
за душой пятак…
Рыжая
Неудачное свидание
А все случилось, все случилось
на закате,
когда ласкал вечерний ветер
тишину:
в твоей душе уже вершил судьбу
создатель,
я ж на свиданье шел, как будто
на войну…
Ведь я не знал, чем завершится этот
вечер,
а снег скрипел, ворча моим шагам
не в такт,
и в темноте хотелось крыть, но
было нечем…
Я спрашивал себя: зачем идешь,
чудак?
А за углом противно лаяла собака,
наверно, чувствуя веление души,
и каждый звук в ночи дурным
казался знаком,
который мог меня свидания
лишить...
И чьи-то тени появлялись
неизменно,
когда уже казалось, что окончен
путь,
и кто-то нагло мне давал под зад
коленом,
а я не мог в ответ кого-то тоже
пнуть...
В боку кололо от топтания на месте,
и ноги к полночи хотели на покой,
и если бы не оставалось граммов
двести,
то я б давно уже на все махнул
рукой...
Всю ночь промаявшись, я не нашел
дороги,
но в этом нет, конечно же, моей
вины:
зимою счастье улыбалось,
но… немногим,
а я, пожалуй, подожду
и до весны...
Страдания старого барда
Налью в стакан по кромочку
хрустально чистой водочки,
порежу балычок
и буду пить протяжно я,
закусывать с оттяжкою,
кусая за бочок.
А позади колесики
везут, куда попросите…
а можно – в никуда?
А можно, если хочется:
душа давненько просится,
но… мимо поезда…
Летит звезда нечаянно,
и мы уж не отчаянны -
куда спешить?
С разлуками повенчаны,
давно уже не вечные -
так, для души…
Мы забыли
Мы ночами устали
жить с тобой одиноко
под пустыми глазами
занавешенных окон…
Мы забыли, что небо
нам звездой улыбнется,
мы забыли, что все же
нам с тобою поется…
Мы забыли, что кто-то
ждет и нас в этой жизни,
мы забыли, что утро
новым солнышком брызнет…
Мы забыли, что бьется
где-то сердце другое,
мы забыли, что это
наши силы удвоит…
Мы не можем поверить
этой ночью до света,
что не спится кому-то,
как и нам, только где-то…
Мы забыли проститься,
но… прощаться не надо,
просто ночью мы часто
одиночеству рады…
Соловецкая баллада
Девочка Валя, а лучше - Валюша,
барду носила в кафешке покушать.
Нет у Валюши ни дочки ни сына -
в барде очнулся, конечно, мужчина:
пел соловьем под гитару у моря
про соловецкое Валино горе,
пел о девчонке в коротенькой юбке,
будто лобзал ее свежие губки;
пел о рассветах и пел о закатах,
пел он, вдыхая девчоночий запах…
Волны вздыхали, и море скрипело…
И наливалося Валино тело
воздухом терпким
и разгоряченным,
будто бы с бардом волной
обрученным;
и уплывало в заморские дали,
где этих радостей и не видали,
где просто ждут и не знают
об этом,
где не встречаются –
так вот - поэты…
В небо удача звездой улетела -
девочка Валя поймать не успела…
Время
Время… Что это за штука?
Каждый миг я им застукан,
каждый день и каждый час
время проверяет нас.
Кто – в кусты, я – в чисто поле,
где судьба зовется долей.
Догоняй, ведь не впервой
нам соперничать с тобой!
Кто куда, а я – вдогонку…
Между взрывами – воронки…
Не успею - быть беде:
будут песни, да не те…
Кто за чем, а я – за этим:
чтобы солнце завтра встретить
на рассвете у реки
с незаконченной строки…
Исповедь барда
Тонка струна, противен звук,
на пальцах вечные мозоли;
в душе и в теле жуткий зуд –
напоминает лепрозорий;
и сны к беде по четвергам…
Конечно, может быть, - пустое:
как и друзьям, так и врагам
мою гитару не расстроить…
Лишь под гарротой* бытие
не назовешь, пожалуй, скукой…
Судьба, конечно же, - крупье,
а может быть, и просто – сука…
И пальцы путают лады,
наверно, все-таки, недаром:
не строит сердце - жди беды,
но… не вини во всем гитару.
*Гаррота – орудие пыток в средние века.
Мой сентябрь…
В сентябре все так знакомо:
в сентябре я будто дома,
где все запахи и звуки
так волнуют нас;
где - конец и где - начало,
где всегда есть путь к причалу,
где и встречи и разлуки
свой имеют час.
Сонные мысли
На море шпрехали и пили,
сонливо ели… ветерок
был в про-турецком стиле…
как будто отбывали срок.
Волна облизывала ноги,
и турки пели ни о чем…
Был гид, конечно, но не строгий,
ни в чем почти не уличен.
И солнце строго и надменно
палило прямо в животы -
вздувались на лодыжках вены,
на шеях плавились кресты…
Прощался кто-то с кем-то где-то -
и слезы капали в стакан;
все были честно не одеты,
чтоб не блюсти законы стран…
А полумесяц - это враки:
такая полная луна...
А если выпить чашку раки -
луна останется одна
на небе… Пей, дружок, почаще:
пей летом, осенью, весной -
тогда луну всегда обрящешь…
Нет, познакомишься со мной.
Вранье
Постигну суть… Не ту, другую…
И не открою никому,
чтоб не смогли охаять всуе…
И все-таки… я руку жму
тебе, мой друг: так много мути
в бурлящей прорве суеты!
Наверно, быть не может сути…
Мы врем друг другу, я и ты.
Девочка из осени
Девочка из осени –
с проседью, с проседью:
ей семью забросить бы и сбежать,
и лежать в ромашковом
поле без рубашки бы,
и в глазах фисташковых
небо отражать…
Мой дворик
Отпусти грехи, маманя,
от попов не жду пощады:
жизнь – она и так обманет,
если очень будет надо.
От прости и до прощаю
слишком длинная дорога,
я ж не верю обещаньям
ни от черта, ни от Бога…
Жизнь вытягивала жилы:
видно, рылом я не вышел;
и душа собакой выла -
кто ее на воле слышал?
Что ж вы душу так нещадно…
Ей же нет нигде замены,
на нее б мундир парадный
да портрет ее на стену…
Взбаламученные годы
и за взятку не расскажут:
на каком я блюде подан,
кто порежет, кто намажет,
кем я буду соком выжат,
у кого буду в фаворе…
Мне бы снова только выжить
в этом запоздалом споре…
Десять тысяч дней - как в прорву,
как в дыру под черным знаком…
Ох, какой кусок оторван
и отправлен по этапу…
Десять тысяч дней… А дворик
мой такой же, как и прежде,
только в центре встанет вскоре
памятник моей надежде!..
Не унывай
Будто что-то, будто как-то,
будто где-то за спиною:
между миром и войною,
между холодом и зноем,
между карой и виною,
между бездной и стеною, -
будто гнев сошел на милость,
будто сердце вдруг забилось…
И за каплей капля звонко
струйкой, может быть и тонкой,
льется жизнь тебе в ладошки…
Пей, но только – понемножку.
Подарочная песня
Назову себя подарком
и в руках твоих замру…
Мне и холодно и жарко –
трудно быть твоим подарком:
вроде, чувствую, помру...
Назову себя цветочком
и в букете алых роз
буду пахнуть днем и ночью,
щекотать тебя в височек,
доводя до самых слез...
Назову себя конфеткой
и - к тебе на язычок…
Не глотай поспешно, детка,
я - заветная конфетка:
может, в ней сидит крючок...
Назову себя шампанским
и в бокале зашиплю -
может, просто по-гусарски,
ну а может, и по-царски
твою жажду утолю...
Назову себя колечком
и на пальчике твоем
буду радовать сердечко -
мы колечком будем вечно
по Земле катить вдвоем!
Полярный тост
Сероваты, хмуроваты,
волны, как в бою солдаты,
что с проклятым супостатом
замыкаются в ряды
и врываются на сушу,
тонны памяти обрушив, -
там загубленные души:
может быть, и я и ты…
А за серой дымкой где-то
ни детей, ни женки нету -
мы на пару с белым светом
в отношениях простых;
а ночами – только слушать,
как волна стучится в уши, -
там загубленные души:
может быть, и я и ты…
А на суше нет дороже
тех, кто рядом быть не может,
и не помнить их не гоже:
не сжигаются мосты;
и закона не нарушить,
ведь на нашей части суши
их просоленные души
будем ждать: и я и ты.
Опять сначала
Чудна холодная постель:
бела, пустынна, одинока,
нет ну ни пятнышка порока,
пока не втиснется устало
моя душа под одеяло
и засопит - всегда на пару
с моей простуженной гитарой.
А мне опять лежать и слушать,
как звуки заползают в уши,
и средь измученных мелодий
вдруг песня… ускользает, вроде,
опять звучит, но - как-то странно…
Я понимаю: рано, рано,
не торопи - и так случится,
недаром по ночам не спится,
когда за окнами метель.
Ноги (новогодняя почти сказка)
Два голоса ворчали в тишине…
Скрипела ночь
несмазанной телегой…
Апостол Павел, кутаясь в кашне,
хрипел ногам,
торчащим из-под снега,
не ведавшим житейских передряг…
А ноги точно что-то понимали:
как и у всех пожизненных трудяг,
они дрожали в зоне аномалий…
Один из них –
курчавенький такой –
почувствовал –
не избежать скандала,
на ухо Павлу: «Мы-то тут на кой?
Еще, ей Богу, время не настало…»
Апостол дернулся
и выдохнул: «Ужо…»
А что – ужо –
не понял даже ветер…
А с неба падал медленно снежок,
как будто - никого на белом свете.
А ноги встали… Песня полилась…
Еще не все потеряно, дружище,
ведь песня ни за что
не даст пропасть!
Бывало с нами и куда почище…
Объявление на турецком пляже
Принимаем очень срочно
груди: спелые, не очень,
без загара и с загаром,
в одиночку или парой,
с телом, можно и без тела,
с чистой кожей, пропотелой;
покупаем и мужские,
если только из России.
Принимаем очень срочно.
Приносите. Ждем. И точка.
***
Он был один, когда волна
его нечаянно накрыла,
и гальку пропахал он рылом…
Волна судьбу вершить вольна.
