Промо
-
АВТОБ.О папе – главном, самым любимом человеке моей жизни (12)
787 / 0 / 15 лет / 14 лет12
Сейчас я подхожу к самому главному, из-за чего я затеяла писать всё это.
Я хочу написать о своём папе – самом главном, самым любимом человеке моей жизни.
О том, как он был в заключении, как выжил, что пережил, как вернулся, и что было потом, после его возвращения. И о последних его днях. Мне и страшно начинать – я боюсь, что может получиться «конфетный» папа. А он не был ни конфетным, ни безгрешным, но очень интересным, хорошим и добрым. И мне хочется написать о нём очень-очень подробно. Конечно, большая часть моего рассказа будет с его слов, но я знаю, он никогда не привирал, не изображал себя лучше, чем он есть, и я ему верю.
По настоящему папу я начала помнить только с момента его встречи с нами, когда мы приехали в Ташкент после наших скитаний из Одессы.
Я, как сейчас помню его – то лицо, оно было радостным, но оно всё мелко дрожало, а в глазах – таких удивительно ярких, почти синих глазах, стояли слёзы, он жмурился, сгоняя их, а они снова набегали.
Потом довольно долго я его вообще не помню. А вот эпизод, когда я болею и жду папу, засыпаю, просыпаюсь, спрашиваю: «Папа пришёл с репетиции?», – и снова засыпаю. И вот я слышу его голос ещё во дворе, он с кем-то говорит и поднимается, нет «взлетает» по нашей скрипучей, ужасно крутой лестнице. И радость, такая острая, такая, какая-то бурная поднимает меня с постели, и я кидаюсь к папе с криком: «Папа!»
Почему? Почему такая радость? Как будто я не видела его пол жизни! Не знаю, сейчас не знаю. Но это я хорошо помню. И вот папа несёт меня назад, в постель, что-то говорит, а потом читает мне какую-то книжку.
У него была интересная манера читать. Он начинает громко, потом всё тише и тише. Следующую фразу опять громко и к концу фразы – тише, тише, тише. Мне очень нравилось, как он читал, это успокаивало, баюкало, и я засыпала.
В войну он был ужасно худым, а так как он был маленького роста, он мне казался совсем мальчиком. Он был очень подвижным, каждое утро делал зарядку, если бывал снег, выходил на снег босиком и обтирался снегом, бегал, хотя тогда это было не принято, казалось чудачеством.
Во время войны ему было, видимо, очень трудно. Война не располагала к творчеству, он часто ссорился с мамой, теперь-то я знаю, что тогда у него начался его роман с одной молоденькой армянкой, певицей. Видимо это был не самый лучший период его жизни. Но именно тогда он написал очень много хорошей музыки. Он получал много благодарностей и официальных и личных. Я не смогу сказать, что именно было написано тогда, но он становился известным в Ташкенте, его стали всюду приглашать – на разные конференции, приёмы, банкеты.
Но мама никогда не ходила с ним, говорила: «Не хочу». Но я знала, маме просто нечего было одеть, а идти, одетой, как серая мышка, мама не привыкла, она всё ещё была красивой женщиной.
В тот период, когда всё давали по карточкам, очень часто люди иногда с пяти утра стояли в очередях за хлебом. Папа ходил за этим хлебом, так как я была очень мала, а маму папа жалел. И бывало так, что когда уже, наконец, подходила папина очередь, вдруг объявляли, что хлеб кончился. Папа приходил в ярость, он кричал, возмущался, требовал заведующего, но ему и заведующий объяснял, что хлеб кончился. Папа не верил. В один из таких дней, он совершенно измученный, раздражённый и голодный, пошёл на репетицию. Там, на репетиции один из музыкантов пришёл пьяным, всё время фальшивил, не вовремя вступал и так далее. Папа вдруг так рассердился, хотя обычно, он был спокойным человеком, что вдруг закричал, сломал свою дирижёрскую палочку, бросил её в лицо этому музыканту и ушёл с середины репетиции. Музыканты не стали жаловаться на него. Но папа, придя домой, долго не мог прийти в себя, и вдруг подумал: «Что же это со мной происходит? Я становлюсь неврастеником и психом. Так нельзя, так просто больше нельзя!» И он твёрдо решил для себя: «Всё, как только я захочу кричать, я буду улыбаться».
И однажды, попав снова в такую ситуацию с хлебом, он вместо того, чтобы кричать, вдруг улыбнулся и сказал: «Милая девочка, – а продавщица была очень милой и молодой, – а ну-ка, посмотрите хорошенько, может у Вас наберётся 600 грамм хлеба, пусть даже кусочками, мне всё равно».
И вдруг произошло чудо! Девочка тоже улыбнулась и говорит: «Давайте попробуем», – и стала по кусочкам собирать эти 600 грамм. И получилось! Папа пришёл домой такой счастливый, как будто получил Сталинскую премию.
Он радовался не столько хлебу, сколько своей победе над самим собой. Это всё он рассказал мне, когда я по какому-то пустяку стала орать, плакать, визжать, как говорил папа.
Он поднёс тогда к моему лицу зеркало и сказал: «Посмотри, какая ты становишься некрасивая, когда так орёшь?»
Я посмотрела и ужаснулась! Действительно, лицо было перекошенным, злым, жилы на шее натянулись! Это была не я!
А потом он рассказал мне эту историю. И, что самое удивительное! – не сразу, но постепенно, я научилась сдерживать свои эмоции, во всяком случае, если уже ничего нельзя было поправить, я не кричала, не плакала, а начинала думать – что делать?
